Два спектакля VII-го Международного фестиваля балета в Кремле
Премьеры Мариинского театра Екатерина Кондаурова и Тимур Аскеров выступили на седьмом Кремлевском фестивале в «Баядерке». Их дуэт «плыл» по волнам спектакля в полной синхронности взлетов и неудач. Оба были красивы в первом акте специфически балетной красотой, слегка отстраненной, статуарной, но идущей к мелодраме XIX века. Оба стушевались в финале второго действия (в Кремле оно не отделяется антрактом от первого). Оба профессионально отработали классику «Теней». Оба в апофеозе вернулись к приподнято-театральному стилю начальных сцен.
Солор Аскерова вылетел из кулисы в прыжке – не героическом, но правильном и легком, задавшем тон зрелищу, рассчитанному на эстетическое, а не эмоциональное восприятие. Никия Кондауровой ничем не поразила при появлении из храма. Спали сложенные на плечах руки, и спали глаза на спокойном лице. Но вот заиграла флейта, и танец полился в строгой последовательности соразмерных фраз, ни разу не отступивших от классического канона, высвечивавших его знакомую красоту. Влюбленные встретились у священного огня. Солор торжественно склонился перед Никией, Никия медленно опустила голову в ответ. И он, и она жили под светом театральной рампы, подобные прекрасным статуям, пришедшим в движение, чтобы разыграть свою историю перед зрителями. Все то же самое продолжилось во дворце. Там, узнав о свадьбе с Гамзатти, сдержанно выражал борьбу долга и чувства Солор, а задрапированная голубой тогой Никия вызывала в памяти рассказы о Жорж и Рашели – французских трагических актрисах XIX века.
Излишняя сдержанность (или, возможно, желание артистов сыграть «тихо» то, что по смыслу требует «громкой» подачи) смазали сцену смерти укушенной змеей баядерки. В отсутствии темпераментной игры она потеряла весь эффект. Герой Аскерова волей случая покинул свой пьедестал в последнем акте. На огромном восточном диване, выстроенном декораторами «Кремлевского балета», он не мог сделать ничего другого, кроме как забиться в угол и беспомощно грустить о потерянном счастье. Выверенное мастерство обоих танцовщиков снова вступило в свои права в «Тенях», и в конце Никия и Солор уже навсегда застыли в неподвижности на фоне гималайских вершин.
«Баядерка» с мариинцами не пробрала до глубины души. Но это был красивый спектакль, который однозначно имело смысл увидеть.
Полина Семионова приехала на фестиваль второй раз подряд. В прошлом году она станцевала «Баядерку», в этом – «Лебединое озеро». Вместе ней из Берлина прибыл ее партнер Алехандро Виреллес. Выступление началось у обоих не без проблем. В первой картине принц Виреллеса мимировал с забавной старательностью, изредка путаясь в том, к кому из многочисленных персонажей московской редакции надлежит обратиться. Семионова в дуэте встречи обнаружила больше испуга, чем можно было принять в ее статном лебеде, однако секунды спустя овладела собою и сценой, заставив откинуть любые сомнения в отношении своей Одетты.
Оставалось лишь восхищенно любоваться тем, как балерина исполняет классический текст, ничего в нем не сминая и ничего специально не подчеркивая. В самых быстрых темпах ее движения были несуетливо протяжными. Арабески и батманы сравнительно небольшой амплитуды выглядели величаво. В верхних поддержках тело плавно раскрывалось, удерживало позу и так же плавно выходило из нее, спускаясь с рук партнера на сцену. Корпус, по московской традиции, жил реальной жизнью, скорбно прогибался, без сил склонялся вперед. Руки вели диалог с принцем: всякий раз, когда тот обращался к Одетте, она отстраняла его и напоминала об участи, ждущей ее саму и того, кто решится ее спасти.
Такими самобытными и осмысленными были адажио, кода и завершающий вторую картину дуэт. Вариация же пострадала от неоправданной переделки последней части. Вместо поворотов на pas de bourrée suivi, прерывающих стремительный ход по диагонали, но длящих сквозной для него мотив вращения, балерина останавливалась в арабеске, не нужном здесь и нелогичном в связке с турами dégagé.
Одиллию Семионова играла южанкой с самоуверенной улыбкой и недобрым огоньком в глазах. Но в ее движениях на балу постоянно проглядывала Одетта, и танец мало отвечал актерской игре.
Диссонанс разрешился с возвращением действия на озеро, где героиня вновь величаво горевала, страдальчески откликалась на реплики подруг и принца, а ее избавление от колдовства разыгрывалось до того подробно, что из зала можно было рассмотреть, как зашевелились освобожденные пальцы, и сбросившие перья ладони по-человечески коснулись Зигфрида.
Белый лебедь восторжествовал над черным и по сюжету, и по силе художественного впечатления.
Фотографии: Дарья Ченикова, специально для Voci dell'Opera