Алексей Булыгин: "Совет молодым певцам – думать, как свалить за рубеж"
Интервью с Алексеем Булыгиным, автором биографических книг о Карузо и Корелли, страстным любителем оперы и филологом, – о любви к опере, коллекционировании, "обмельчании" современной оперы.
Алексей, как мне известно, Вы кандидат филологических наук. Каким образом Вы стали интересоваться оперой? А когда начали писать о ней?
Юлия, опера меня свела с ума, когда мне было 11 лет. Собственно, она чуть было не свела с ума и моих родителей – покупая оперные пластинки, я мог их ставить десятки раз в день, что, естественно, отражалось на психике моих близких, отнюдь не любителей оперы. Эта любовь, кстати, стала еще и барьером в отношении со сверстниками – никто не понимал моей страсти, надо мной потешались, как над блаженным каким-то. Так что общался я, в основном, с людьми пожилыми, которые помнили великие моменты нашего оперного прошлого. Еще совсем юным довелось познакомиться с совсем уже дряхлой на тот момент, легендарной певицей и красавицей Розалией Горской (о ней можно почитать у Левика).
Страсть к опере, к оперному пению возникла из-за очень явного для меня контаста между микрофонным звуком эстрадных певцов моего детства – Пьехи, Льва Лещенко и прочих – и настоящим оперным голосом. Моими первыми любимцами стали Лисициан, Рейзен, Козловский, Иван Петров-Краузе. Повторяю – мне было тогда 11 лет. В это же время я стал активно читать – все, что было в не очень большой домашней библиотеке – все, что читали тогда подростки, которые вообще что-то читали. Классиков я «проглатывал» собраниями сочинений. 30 томов Диккенса, 24 тома Бальзака (господи, что мог ребенок тогда понять в Бальзаке?). И многое, многое другое. Вот так и пошел я дальше в мир – чудесной оперы, хорошей литературы. При этом были еще частные уроки фортепиано – фортепианная музыка до сих пор моя страсть, ничуть не меньшая, нежели опера. Все эти мои увлечения были совершенно несовместимы со школьной программой и, вообще, с жизнью. В школе я чувствовал себя чужим и изгоем. И, естественно, школу ненавидел лютой ненавистью. В отместку за это, волею судеб, я поступил в 16 лет в Педагогический институт имени Герцена, на литературный факультет. А по окончании его два с половиной года работал учителем.
К тому времени моя коллекция пластинок уже исчислялась тысячами. А книги… Тогда же, лет в 11-12 я начал ездить по букинистическим магазинам. И моя нынешняя библиотека, которая насчитывает более 20 тысяч томов – начала формироваться именно тогда. Меня знали во всех магазинах старой книги – еще бы. Приходит такой кроха и спрашивает: «А нет ли «Записок оперного певца» Левика?». В некоторых магазинах до сих пор работают те, кто знал меня еще ребенком, и даже помнят, какие книги я искал годами. У меня, конечно, ностальгия по тем временам. Дефицит хороших книг и хороших оперных записей приводил к тому, что все это немедленно прочитывалось и прослушивалось. «Пиковую даму», например, можно было достать в пяти вариантах. «Тоску» в трех. «Отелло» в одном, причем совершенно поганом, с Винаем, тосканиниевском (Винай, кстати, совершенно изумителен в этой партии во всех версиях, кроме этой).
А сейчас что? Моя оперная коллекция настолько огромна, что, я подсчитал, мне нужно прожить примерно 470 лет, чтобы прослушать то, что есть. Любимые оперы – это больше сотни комплектов. «Тоска», например – это 325 вариантов (надо бы добить до проекта «Тоска» на каждый день). А библиотека такая, что для прочтения каждой книги требуется уже возраст Мафусаила. Вы спросите – а какой тогда в этом смысл? Да очень простой. Я окружен в моем озерковском доме таким культурным пространством, что могу послушать какую-то оперу в момент, когда ненавижу всю оперу. Или с удовольствием почитать книгу, когда меня тошнит от одного слова «книги». В какой-то момент перебор информации стал такой, что я понял – нужно как-то этим делиться. Сперва я написал диссертацию о моем любимом Андрее Платонове, потом она вышла как книга «Плач об умершем боге».