В честь Прокофьева

Весь сентябрь и большую часть октября Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко посвятил Сергею Прокофьеву, составив фестиваль из всех присутствующих в репертуаре произведений композитора. Оперная труппа спела «Обручение в монастыре», «Любовь к трем апельсинам», вспомнила «Войну и мир» (циклопическая режиссерская работа Александра Тителя задействует, помимо солистов и хора, огромный штат приглашенного миманса, из-за чего идет не так часто, как бы хотелось). Балет обошелся без премьер и возобновлений. «Каменный цветок» Ю.Н. Григоровича и «Золушка» О.М. Виноградова, ненадолго исключавшиеся из афиши, возвратились обратно в июне-июле. Событиями фестиваля стали не сами спектакли, а выступления в них двух ведущих танцовщиков театра. К партии Данилы в «Каменном цветке» полтора сезона спустя вернулся Сергей Мануйлов. Принца в «Золушке» вторично, после многолетнего перерыва, станцевал Георги Смилевски.

Всегда чуткие к музыке, артисты вдохновляются ею и в этих своих ролях.

Сергей Мануйлов извлекает из предсмертной партитуры Прокофьева ту трагедию вечного поиска, которую не решился вытянуть на поверхность Григорович. Его Данила больше всего хочет остановиться, найти покой в ежедневном труде и житейских радостях. Меньше всего он готов к самоуспокоению. Скитания художника, не знающего удовлетворенности, тянущегося к земному и желающего прикоснуться к неведомому, становятся сверхсюжетом спектакля. В прологе, у лесного пригорка, Данила часто-часто стучит молотком по зубилу, качает на руках Катерину, смотрит на нее влажным и теплым взглядом. И здесь же он исполняет соло с цветами: литые sauts de basque’и и скорбные позы раздвигают рамки быта, проводят между ним и героем непреодолимую черту. Другую вариацию, в картине помолвки, танцовщик транспонирует в лирический регистр, слагая из русских коленец и хлопушек восторженную песнь наивной души. Счастье почти нисходит к нему – отступает, смущенный чистотой жениха и невесты, Северьян, покидают избу друзья и подруги – когда в оркестровом тремоло Данила слышит зов судьбы.

Сцена бегства к Змеиной горке должна быть причислена к высшим исполнительским достижениям Мануйлова, так много своего он вносит в ее подтекст. Массивная тема Хозяйки Медной горы одновременно подавляет и окрыляет его. Окутанный ею, он мчится сквозь тьму, повергается на землю, пугается девы-ящерки, жмется к черному камню. Но сама Хозяйка встречает его как равного, достойного познать тайны. Перед ним она распахивает свои владения, и в недрах гор его посещает творческий восторг.

В финале первого акта Данила чувствует себя царем мира. Во втором акте ситуация зеркально переворачивается. Ранее алкавший добраться до глубин, теперь он тоскует по солнцу и по жизни, хочет и не может уйти. Борьба Катерины с Хозяйкой теряет свое значение в сравнении с душевной раздвоенностью героя, принадлежащего одновременно обеим сферам бытия. Танцовщик здесь прямо спорит с хореографом, настаивающим на счастливом исходе. Связь его Данилы с Хозяйкой не обрывается, когда, отвесив ей русский поклон, он возвращается с невестой на лесную поляну. В конце он опять слышит зовы, снова ощущает присутствие Хозяйки за спиной и обреченно возводит глаза к небу. Вечные скитания не прекращаются, они выходят на новый виток, и ничто в них не достается художнику даром.

Все достается даром, как баловню судьбы, другому прокофьевскому герою – Принцу из «Золушки». Свой второй многоактный балет композитор сочинял по рецептам академического grand spectacle’я, щедрой рукой рассыпая вальсы и мазурки, адажио, вариации и коды, порой как будто бы взаправду принимая правила игры в старину, порой лукаво подмигивая зрителям. Из вымышленного королевства он вдруг переносился в пучину современности (за окном 1940-е, горечь потерь и радость встреч реальны как никогда) и тут же запахивал над нею цветной театральный занавес, утверждая неизбежную победу добра.

Эти подводные течения партитуры почти минует хореография Виноградова, не лишенная формальных открытий, но в кульминациях слишком замкнутая в стерильность неоклассики. И ни одно из них не пропускает мимо Георги Смилевски. Образцовый исполнитель всех классических партий, в «Золушке» он изображает не условного балетного кавалера, а персонаж сказки XX века, способный поспорить по части стиля со сказочными киногероями Жана Марэ – Авенаном из «Красавицы и чудовища» Жана Кокто и Королем из «Ослиной шкуры» Жака Деми.

Смилевски точно улавливает заложенную в музыку меру авторской иронии. Его Принц горделиво подставляет грудь под орден из фольги и с царственным достоинством отказывается от картонной короны. Он смыкает стопы, вытягивается во весь рост и, одобряемый отцом, марширует вдоль красных солдатиков. Отдает должное танцовщик и серьезной классике, так богато использованной Виноградовым. Из бесчисленных соло Принца в его исполнении нужно особо выделить фуэте в «Галопах» третьего акта. Это женское па Смилевски делает по-мужски, поднимаясь на высокие полупальцы, давая рассмотреть совершенную лепку ноги. Другая нога тем временем мягко дотрагивается до опорной и открывается на большую вторую позицию. Стройный корпус держится прямо. Руки работают четко и слитно. Вся эстетика мужского исполнительства раскрывается в повторяемых вращениях.

Именно классический танец поднимает героя над игрушечным миром королевского дворца и прокладывает ему дорогу в те слои партитуры, куда не заглядывает постановщик. Преображенный классикой, Принц не по-сказочному сосредоточенно скорбит над хрустальной туфелькой. В поисках Золушки он и в самом деле странствует по чужим краям, обращается к встречным на их языке, и несколько небрежно рассыпающихся движений в Испанском танце несут в себе простонародное щегольство махос. В медленном вальсе, в двух адажио Принц находит свое счастье. Вместе с партнершей (Наталья Сомова волшебным образом превращается из прима-балерины и заслуженной артистки в маленькую француженку, неунывающую Козетту в деревянных сабо и плохоньком платьице) Смилевски осваивает космос прокофьевских звуков. Опытнейшие артисты не испытывают никаких трудностей с хореографией. Золушка и Принц просто спускаются на авансцену – и у них груди бьются все любящие сердца вселенной. Балетмейстер бросает их в замысловатую вязь полуакробатических поддержек – две души отрываются от земли и устремляются к звездам, туда, где ведут хоровод спутницы доброй Феи.

Финальные жесты Принца, остающегося с Золушкой в царстве Феи-крестной, и обреченный взгляд Данилы, понимающего, что на его пути нет остановок, завершили танцевальное подношение композитору, в честь которого давались оба балета.